Внимание. Рисунки большей частью взяты с девиант арта, на авторство не претендую. Байки же - моя личная память.

…я лежу на бетонном полу ангара и задумчиво разглядываю своё отражение в полированном металле. На беленьком личике, глядящем на меня оттуда, чисто детское удивление. Я поворачиваю голову  так, потом эдак, потом с трудом заворачиваю руку за спину и трогаю длинную лопасть за левой лопаткой. Лопасть пружинит и чуть качается в отражении.
Никак не могу привыкнуть, что это – я!
- Скай! – тяну я. – Ска-А-ай!
- Ммм? – отзывается шаттл сонно. Это в его нос я себя наблюдаю.
- Расскажи сказку!
- М?
- Сказку! Сказку! Сказку!.. – я перебираю диапазоны и временно так увлекаюсь этим делом, - как шарики цветные перекатывать! – что даже не замечаю момента, когда шаттл окончательно просыпается и переходит в обычный режим. Поэтому даже вздрагиваю и инстинктивно сжимаюсь от его:
- Всё-всё, хватит, я понял!
Испуганно смотрю снизу вверх. Скай тут же смущённо и куда более тихо добавляет:
- Ой, извини, я не хотел тебя напугать…
Я, поколебавшись, подползаю обратно поближе, не отрывая взгляда от голубых линз. Робко-с надеждой:
- У?
- Угу! – мне в тон, беззлобно подтверждает Скай. Устраивается поудобней, чтобы видеть меня, так что мы с ним оказываемся лицом к лицу, если не принимать во внимание разницу в размерах. – Тебе какую сказку рассказать: о том, что было или о том, чего не было?
Я фыркаю.
- Ну Скай! Что было, конечно! Ведь по-другому не интересно!
- Вот как? – шаттл сдерживает улыбку, но я угадываю её по голосу и обиженно «надуваюсь». Впрочем, на самом деле я совсем не обижена, и поэтому уже в следующий миг:
- Да! Да! Ну, рассказывай!
Скайфайр выдерживает паузу, словно подгружая необходимые сведения.
- Давно, - начинает он, - когда ты ещё обладала органическим телом и лежала в закрытой кринянской больнице, когда ни Микроскоп, ни Гонщик, ни даже Рэтчет тебя не знали, но твоя мама уже работала с нами, нам пришла вызов-жалоба на волновую аномалию. Чтобы не отвлекать остальных, Прайм поручил мне изучение этого явления, а твоя мама, - она была очень упрямой, Веточка, и очень любознательной, ну, совсем как ты! – напросилась со мной в полёт…
- А чем всё закончилось? – живо перебиваю его я, чуть подавшись вперёд.
- Тебе не интересно? – беспокойно и немножко растерянно спрашивает Скайфайр.
- Ты расскажи конец, я сравню и скажу! – отвечаю я вдохновлённо.
- Ну… квинтессонов мы так и не нашли, зато обнаружили новую форму жизни… - шаттл немного сбит с толку. Я прикидываю, как меняется тема от первоначально заданной к конечной, и в восторге хлопаю в ладоши:
- Чудно! Здорово! А вот теперь - по порядку! 

…я захлёбывалась счастьем, звонко смеялась, так, что тряслись перед оптикой земля и небо, винты за спиной туго вспенивали воздух, не давая упасть. Голос Скайфайра вторил снизу, с земли, я знала, что отражаюсь в голубых линзах глаз, раскидывала руки, стараясь обнять мир. Ведь одно дело – взлетать самой, проверяя каждую деталь перед стартом, прогревая двигатели, и совсем другое – когда кто-то с силой подкидывает тебя, выше своей головы, словно стрелу, и ты вонзаешься в небеса, зависаешь на миг, и, когда все системы вдруг начинают чувствовать это вселенское, дух захватывающее притяжение, – тогда, и ни секундой раньше, - развернуть тонкие лопасти крыльев, подхватить себя, закрутиться в танце с ветром… И замирать от какого-то сладкого ужаса – а вдруг, вдруг не удастся поймать момент, вдруг всё, что останется – полёт вниз головой? И – знать, одновременно со всем этим знать, что даже случись так – ничего с тобой не произойдёт, потому что надёжное, сильное, чистое и светлое бережёт, внимательно смотрит с земли, и надо будет – поймает, не даст коснуться тверди…
Маленькие радости маленькой Целительницы. Большие радости большого учёного…
И – много, много позже. Я забыла, меня изменили до самых, самых глубин существа, стёрли память, и держали «на голодном пайке» по части информации, - а он помнил, хранил эти файлы как одни из самых счастливых и беззаботных. А потом, когда нашёл меня - такую, когда всплыла, когда открылась эта связь яснее волновых пакетов, яснее контурных очертаний, - как редко ему удавалось видеть на моём сосредоточенном лице десептиконки – улыбку, как редко я смеялась… И тогда он вытаскивал меня из нашей базы на Фартине, и, не слушая протестов, раскачивал на руках, подбрасывал в это бледное, блёклое, невыразительное, но такое чистое небо, и ловил, и подбрасывал снова… И я, забывая о знаках, Целях и окружающем мире, смеялась, смеялась даже не потому что мне так уж было это нужно, - а потому что он был таким счастливым в этот момент – момент ДОВЕРИЯ… это было самое ценное, что могла я подарить ему. И я не скупилась…

«Веточка, ты здесь?» или байка о том, как Скай отдыхал.
Вертолётные лопасти по сути своей – гибкие и упругие. Если я в трансформе полётной своей пребываю на земле, эти лопасти прогибаются так, что касаются кончиками поверхности. Прайм утверждает, что сверху я похожа на ромашку: сердцевинка и лепестки винтов. «Ага, - шучу я, - и хвост с винтом, как листик». Так вот, когда Скаю что-то от меня становится нужно, он опускается на колени, прижимается к земле ухом, берёт за кончик лопасти, приподнимает её и, заглядывая в освобождённое окошко, вопрошает с какой-то неуверенностью: «Веточкааа, ты здесь?» Что мне остаётся делать, кроме как трансформироваться и покатиться по земле от смеха? Как будто я могу быть где-то в другом месте… В это время Ская подкарауливают Родомес и Бластер, и начинают кидать камушками в шаттла. На спор – кто метче. У него же в пяточках – сопла двигателей. В принципе он и не обижался, ему что – встанет, все камушки вывалятся. А младшим – потеха! Потому он только чесал краешки двигателей от каждого попадания…
А в погожий денёк Скайфайр «падал» в джунгли,  окружающие базу, разворачивал солнечные батареи и складывал ножки на бетонный заборчик, отгораживающий внутренний двор от окружающего мира. При этом начинались самые настоящие соревнования в меткости по метанию тех же камушков, причём победителем неизменно выходил Бравый, который набирал камушки в пасть и выплёвывал очередью их с помощью сжатого воздуха. Вот было удовольствие нашему учёному: и энергетические ванны, и массаж пяток! Правда, всю радость ломал Коготь, который вылетал из ворот базы и принимался вопить: «Что ты делаешь с моими джунглями? Вставай быстро!..» Шаттл после этого ретировался, а командир принимался бродить, поправляя, поднимая деревья, причитая и собирая зверушек. Потом он с этими зверушками добирался до Гонщика, и требовал от врача помощи. Тот вооружался лупой и принимался за дело. Зверушки пищали и вырывались…
А Скай, стоило Когтю скрыться, вновь занимал своё место, и развлечения продолжались. Так, мы с Родомесом на спор лезли до носа шаттла – кто быстрее? Скай не возражал; Скай к тому времени, как мы ему до носа добирались, спал уже!  Мы же перебирались на бетонную стеночку-забор, и здесь спор начинался заново: а кто уйдёт дальше? Прайму предоставлялась великолепная возможность созерцать из ворот базы наши с Родькой профили на фоне неба. Впрочем, капитан нашим играм потакал: «Лишь бы в джунгли не упали…» Я, когда чувствовала, что начинаю валиться, мигом взлетала, а вот Родька если падал – так падал. Я за его спиной приземлялась на паребрик обратно и начинала хохотать. Мы и капитана приглашали – ведь координацию развивает великолепно! Капитан отказался. И правильно, честно говоря! Нечего младшему составу над командованием смеяться…

- Мечтаешь? – Скай подошёл так тихо, насколько вообще применимо это слово к шаттлу. Я покачала головой, и он опустился рядом. Говорить было тяжело, да и просто – нельзя. Мир пел.
Я приподняла свою ладонь и накрыла его пальцы. Поди ж ты… один контур на двоих, и состояние читается легко, как только вообще можно, а всё же – есть какое-то необъяснимое притяжение, как… как привычка, как будто раньше знала, что этот вот жест служит для выражения этих вот ощущений, вот и сейчас тело сработало автоматически. Странно, да…
- Знаешь, Галакта, - со вздохом обронил вдруг Скай, - я ведь не всегда был в отряде Прайма…
Фартина пела. Пело блёкнущее перед рассветом небо, пела сама планета, пел воздух. На грани слышимости, гудом, низкими-низкими вибрациями, до самых проводов пробирая… Голос шаттла почему-то не мешал слушать, а наоборот, придавал всему этому какой-то тайный смысл, словно вся эта музыка звучала только ради его слов.
- Давным-давно, когда меня ещё только-только создали, даже не в таком виде, в каком ты знаешь сейчас, а в исходном стандартном корпусе, на Кибертроне ненадолго воцарились настроения Золотого века. Сам Золотой век я не застал, это только Прайм может похвастаться… Но в то время население нашей планеты устало от войны, и большинством, – Мегатрона с его… - Скай хотел сказать «шайкой», но сдержался,  взглянув на меня, - …командой можно не считать, – был провозглашён лозунг уважения и внимательной осторожности друг к другу. То есть – к представителям противоположного знака. Может быть, поэтому меня так удивляет, когда сейчас в Академии я слышу от учащихся про мечты о военной специализации. Знаешь, это страшно, когда весь выпуск, и хуже – весь курс, грезит о способности убивать. Наверное, мне никогда этого не понять, я ведь хотел стать учёным…
Он замолк. Я повернула голову и, словно в первый раз, вгляделась в черты его лица. Взгляд Ская был устремлён в небо, но вряд ли он различал там очертания современных звёздных систем. Наверное, ему казалось – он там, на своём Кибертроне, и вглядывается в знакомые огни… И во всей фигуре сидящего рядом шаттла чувствовалась такая сила и такое движение, такое устремление, что невольно захватывало дух.
- Говори… - попросила я, закрывая глаза.
- Мне повезло. Я был… регистратором. Знаешь, тогда к нам приходило очень много кораблей – из колоний, от других… форм жизни. Я должен был осуществлять связь, принимать их сигналы, опознавательные коды, регистрировать, определять место посадки… много ещё что. А потом, когда я делал всё как должно, я выходил на связь уже не потому что должен был что-то сделать, а потому что мне было интересно – что происходит там, за пределами моего родного мира. И, - Скай усмехнулся, - мой интерес не остался незамеченным. Однажды десептикон, управляющий тем участком, где я работал, явился ко мне в сопровождении двоих. Я никогда раньше их не видел, и не ждал ничего хорошего. Приготовился к наказанию. А меня спросили, не хочу ли я отправиться в Академию на Мастере и попробовать свои силы… глупый вопрос. Конечно, хотел. Я чувствовал себя так, словно поймал хвост кометы… Всё время, пока летел до Мастера, я провёл в информсети, куда наконец-то получил доступ – на корабле был необходимый пульт выхода. Я загрузился так, что концу полёта меня отрывали от него силой, - Скай усмехнулся снова. – Но зато я был уверен, что сумею пройти тесты. Так и случилось. Куда больше меня страшила полоса препятствий. К своему удивлению, по её итогам я был признан одним из лучших. Не знаю уж, почему, я за собой никаких наклонностей подобного рода раньше не замечал и специально не тренировался, - шаттл покачал головой и тихо закончил: - Так я оказался в Академии.
- Я понимаю того десептикона. Ты - необычный, - обронила я вполголоса.  Не глядя, как бы чуть скучающе, на выдохе, одной слитной фразой: – Любопытный, чистый, честный, мирный, чудной, искренний, ясный…
Склонила голову: показалось, планета ответила, отозвалась какой-то высокой, звонкой нотой на эти слова. Потом поняла – это из-за горизонта сквозь бледную муть прорезалось солнце.
Шаттл смущённо фыркнул, и я повела плечами: так ласково по контуру, по цепям прошла волна энергии-передачи его состояния. Я стиснула ему пальцы, возвращая импульс. Некоторое время мы сидели рядом, наслаждаясь этим чувствованием друг друга, потом я подала голос снова.
- Скай… рассказывай дальше. Тебе же хочется.
- Да, - согласился шаттл. – Ты права. Ты должна знать. Слушай.
Я видел смысл жизни в том, чтобы увидеть и узнать как можно больше обо всех этих мирах, которые открылись передо мной. Это была мечта – я прекрасно понимал, что после Академии мне будут открыты любые дороги. Я был счастлив этим. Я своими руками, вот этими руками, которые прежде могли только одно делать… то, что по функции требовалось… строил теперь своё будущее. Я понял, что такое свобода. Свобода выбора.
Я вздохнула. В груди шелохнулось что-то, напоминающее ревность, но лишь взгляд на того, кто разделил со мной контур – и это, едва родившееся, угасает. Ему позволено всё.

Отступая от традиций, выкладываю не отрывок текста, а картинку.
Эту картинку рисовала - я